Эргрегор психиатрии

Сайт Владимира Леви
Владимир Леви в определении общесистемного духа психиатрии высказал наиважнейшую вещь в отношении системы здравоохранения и медицины в целом: человек — вешалка, на которую развешиваются диагнозы, т.е. объект для диагнозов, а не субъект с неповторимо-индивидуальным обликом, требующий изучения именно неповторимого, а не выявление общего для удобства поиска подходящего ярлыка-диагноза.

Нескончаемая психушка
из новой книги "Доктор Мозг: психология психологов"

Покой нашли здесь бренные тела
слепцов, чья слепота войну вела:
из тьмы во тьму по призракам стреляли
и сами вскоре призраками стали.

Эпитафия психиатрам-материалистам и не только

      В начале 30-х годов в Соединенных Штатах Америки было столько сумасшедших, что они могли бы заполнить шесть современных футбольных стадионов. Около половины всех больничных коек страны занимали психически больные, и все равно коек этих катастрофически недоставало. Неприкаянные, странные и небезопасные личности встречались повсюду.
      Треть пациентов были иммигрантами первого поколения. 80% – из семей с низким социально-экономическим статусом. 40 % было в возрасте за 50 лет; 30% – молодежь от 15 до 25. Выписывалось из больниц за год меньше 15 %, то есть, примерно лишь каждый седьмой пациент. Среднее количество больных на одного врача было, по разным данным, от 150 до 250, округленно двести.
      Собеседница Ольга Катенкова – На одного психиатра – двести больных? С ума сойти...
      – При такой перегрузке врач мог общаться с каждым из своих пациентов не чаще одного раза в три недели. Где уж там было разбираться в жизненных историях и переживаниях каждого, о какой психотерапии могла идти речь. Переполненные больницы смахивали на тюрьмы. Спертый воздух, вопли, стоны и бормотания, висячая аура жути, безнадежности и отчаяния, – все почти как когда-то в небезызвестном лондонском Бедламе.
      Начальство требовало от врачей лечить больных побыстрее и поэкономнее, чтобы не задерживать слишком долго одних и тех же поедателей больничного рациона и поелику возможно увеличивать койкооборот.
      – Ну и термин.
      – Теперь перенесите эту картину на тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят и далее лет вперед, и на столько-то тысяч километров с Запада на Восток.
      – В Советский Союз и Россию шестидесятых и далее?
      – Да, сюда, к нам. В основном все совпадет. Плюс известные идеолого-политические накладки.
      – Плюс репрессивная советская психиатрия, служанка власти?
      – Да, плюс этот минус. Правда, и у закордонной сестрицы нашей психодавильни, благочестивой психиатрии западного образца, долженствующей пользовать свободных граждан свободного мира, по части репрессивности рыльце тоже в пушку. Если вспомнить роман Кена Кизи "Полет над гнездом кукушки"... Эта книга вышла в Америке 1962 году, на втором году моей службы в больнице Кащенко, а перевод на русский опубликован в 1989.
      – Уже в другие времена, и наши, и американские.
      – В другие, да не совсем.
      –?
      – И там, и здесь преобладающий общесистемный дух психиатрии – ее эгрегор – остался прежним. Отношение государственно-общественной махины и ее действующих агентов – врачей – к пациентам в корневой сути не изменилось по сей день.
      – Как можно определить эту суть?
      – Нормоголизм, он же диагнозомания – навязчивое пристрастие к так называемой психической норме и маниакальное стремление искать отклонения от нее. Нежелание и неспособность мыслить о пациенте, живом человеке, иначе как в плоско-линейной схеме: норма – отклонение (патология), здоровье – болезнь. Упертое впихивание всех человеческих состояний и переживаний, всего людского многообразия, многомирия и многомерия, всех значений и смыслов жизни в прокрустово ложе этой убогой схемы. Санкционируемое системой и общественным менталитетом ролевое присвоение себе оценочно-экспертных полномочий: вот это норма, а это нет, а это наполовину или настолько-то ненормальность. Отведение пациенту роли вешалки для навешивания диагнозов и пассивного получателя лечения.
      Прошу особо заметить: не все психиатры, тем паче психологи – нормоголики и диагнозоманы. И среди нашего брата попадаются, чуть было не сказал, нормальные люди. Есть и высокие профессионалы, не зашитые в глухие мешки профессионального кретинизма – люди с открытым сознанием, не просто функционирующие, но мыслящие и творящие добро, спасающие... Есть, слава Богу, и такие – но эгрегор надо всеми нами висит пока тот же.
      – Отношение пациентов к психиатрам тоже не претерпело за 50 и более лет существенных перемен?
      – Претерпело. Заметно ухудшилось. Преобладает недоверие, скепсис, опасливость, черный юмор, а то и откровенная ненависть.
      – Почему?
      – Накопление недоверия, с неизбежным переходом количества в качество, качества в количество и обратно. Несмотря на существенные успехи мозговедения, нейротехнологий и психохимии, заскорузлая инерция общесистемного эгрегора делает свое темное дело.
      Не только к психиатрам выросло недоверие – ко всей медицине, стремительно превращающейся из самого благородного призвания в самый неблагородный бизнес. Недоверие растет ко всему и всем, это отравленный воздух нашей жизни. Озверевающее безверие. Но к психиатрам еще и особые счеты: тускло маячит в совсем недалеком прошлом подлое соучастие советской психиатрии в преступлениях власти против собственного народа. И до сих пор в массе люди полуосознанно относятся к психиатрам не столько как к докторам, сколько как к инквизиторам, выносящим вердикты о социальной неполноценности человека и готовым по любому поводу подвергнуть его таблеточному аутодафе.
      С девяностых годов у нас, осторожно скажем, почти перестали упекать в психушки политически инакомыслящих. Несколько цивилизованнее стали законоустановления по госпитализации и лечению душевнобольных, больше появилось возможностей не сдаваться психиатрам против собственной воли, даже если это воля больная. Но этим и ограничилось. Отношения психиатрии как системы (читай – государства) и человека как живого существа, преобладающий дух этих отношений по-прежнему укладывается в пять унылых слов: отчуждение, недоверие, непонимание, обман и насилие.
      – Насилие?!..
      – Уже не в тех прямых, откровенных формах, что раньше, во времена репрессивной психиатрии, когда любого неугодного властям человека могли повязать и поместить в психушку на принудительное лечение, – но в формах косвенных, более или менее скрытых. Насилие информационное – путем навешивания диагнозов. Насилие химическое – препаратами, которые не исцеляют душу, а лишь заглушают ее боль и подавляют наружные проявления внутренних несообразностей и реальных конфликтов. Не восполняют недостатка духовности и человечности. Не выводят из темных тупиков сознания на свет мысли и просторы саморазвития, а удерживают в этих тупиках, в лучших случаях позволяя лишь приспособиться к данностям существования, но уменьшая шансы их изменить.
      – Хочется спросить – а вы?.. Проработав в нашей психиатрии не один десяток лет, варясь в этом котле, занимаясь лечением пациентов, – как же вы через все ЭТО прошли – и...